Музыкант

Мария Ордынцева





МУЗЫКАНТ



Навстречу солнцу шел он в поисках счастья. Кудри задорно рассыпались по его плечам, неразлучная подруга-гитара пела на ветру какую-то тихую ей одной известную песенку - и птицы подпевали ей, кружась над головой путника, легко и бодро шагающего по пыльной грунтовой дороге. Казалось, все вокруг улыбалось Музыканту.

На горизонте уже был виден Город, стекающий по склонам холма белой пеной домов и зелеными водорослями садов прямо к морю необыкновенного сияющего лазурного цвета. Там наверняка в каком-нибудь кабачке найдется кружка холодного золотистого пива. И Музыкант сможет отдохнуть немного, сбросив стоптанные грязные сапоги и любуясь танцующей фламенко стройной красавицей. Он споет всем, кто захочет его слушать, свои песни – и гитара поможет ему. Недаром же столько времени шептались они в тени дубов и ясеней, вязов и кипарисов.

Музыкант хотел дарить людям радость, хотел научить их видеть мир по-детски наивно, легко, как видел он сам, и показать людям чудо, таящееся в каждой самой незначительной мелочи. Именно за этим ходил он из Города в Город и пел.



Сережка подложил под голову руку, чтобы удобнее было лежать, и улыбнулся своим мыслям.

- Сережа, к тебе Оля пришла! – сказала за дверью мать.

Сережка сел, огляделся – вроде, порядок – и крикнул:

- Входи, Оль!

В комнате появилось некое ангелоподобное существо с синими-пресиними, немного наивными глазами и пушистыми мелко вьющимися светлыми волосами. Они познакомились три месяца назад, когда он спас ее от хулиганов на улице. Сережке сильно досталось, но все-таки шпана смоталась, а Оля робко подошла к нему, присевшему на тротуаре отдышаться и утирающему рукавом кровь, и сказала:

- Спасибо вам! Я могу вам помочь? Может, «скорую» вызвать?

- Не надо, - отказался Сережка. – Помоги мне лучше встать.

- Конечно, - защебетала девушка. – Ах, какая я глупая! Извините, пожалуйста…

Оказавшись на ногах, Сережка попробовал пройтись и с удовольствием отметил, что у него это неплохо получилось. Он взглянул на свою подопечную повнимательнее:

- Ну что, Одуванчик, как тебя хотя бы зовут?

С тех пор Оля стала для него Одуванчиком. Вот уже три месяца они встречались. И Сережка все яснее чувствовал, что ничего подобного с ним еще не было. Впрочем, он пока старался не слишком задумываться об этом.

Оля впорхнула в комнату мотыльком и присела рядом с Сережкой на кровать:

- Привет!

- Привет, Одуванчик, как жизнь? – он обнял ее за плечо и чмокнул в щечку. – А я вот валяюсь. Ленюсь. Как тебе такая перспектива?

- Какая? – не поняла Оля.

- Лениться вместе, - пояснил Сережка, дотянулся до гитары, лежавшей неподалеку от него на полу, и немного побренчал струнами, настраивая ее.

- Научи меня играть, - попросил Одуванчик, с интересом разглядывая инструмент, и осторожно прикоснулся к одной из струн пальчиком. Сережкина рука автоматически накрыла ладонь девушки. Их взгляды встретились на мгновение.

- Давай никогда не расставаться? – неожиданно даже для себя предложил он. Как-то само вырвалось, ничего такого он не собирался говорить. Но сказал – и осознал, что ничуть об этом не жалеет. Даже наоборот: хочет, чтобы так и вышло.

Оля, удивленная, какое-то время молчала, потом улыбнулась так нежно, что у Сережки сердце защемило.

- Хорошо, - просто ответила она. Полудетские черты ее приобрели оттенок озорства. – А что мы будем делать вместе всю жизнь?

- Возьмем гитару и пойдем бродить по дорогам, давать концерты на площадях, ночевать в стогах душистого сена и любоваться звездами, - начал перечислять Сергей.

- Вот это да! – мечтательно восхитилась Оля. – А зимой?

- Зимой мы будем возвращаться домой, пить на кухне чай с вареньем и есть мамины пироги, вспоминая лето. Кстати… - он потянул носом воздух. – Пироги-то уже поспели!

Он мигом слез с кровати и ласково потрепал девушку за щеку, склонившись к ней для этого:

- Не скучай, я сейчас вернусь, - и выбежал за дверь.





Этот Город ничем не отличался от других. Те же налезающие друг на друга от тесноты домишки из серого камня на окраинах, такие же грязные и унылые бедные кварталы, резко контрастирующие с богатыми белеными виллами. Упитанные свиньи валялись в лужах, напоминая чем-то бегемотов. Одинокие козы бродили вдоль дороги и щипали редкие травинки, кое-где пробивающиеся из-под камней. Но чем дальше к центру, тем шире и чище становились улицы, симпатичнее здания, больше простора и веселья в воздухе.

Музыкант оказался на площади, вымощенной серовато-коричневым булыжником, гладким от множества лет и ног. По одну сторону высилась небольшая церковь, по другую – ратуша. А чуть дальше вглубь улиц болталась вывеска Трактира – лучшего в городе питейного заведения с гордым названием «Корова и Петух». Оттуда слышался смех, доносились крики, музыка и аплодисменты. Усталый путник, не долго раздумывая, направился прямиком туда.

В «Корове и Петухе» был аншлаг. Люди – трезвые и пьяные, все, кто мог хоть немного видеть, сидеть, стоять или хотя бы лежать, смотрели в центр зала. Пробившись к центру круга через плотную стену посетителей, Музыкант увидел Ее.

Прекрасная, как сама любовь, девушка в длинной красной юбке и белой блузке, с алой розой в густых черных волосах танцевала под звуки бубна и гитары. Танец был страстен, как огонь, как буря. Он захватывал зрителя целиком, заставляя следить за каждым движением гибкого тела, за каждым ударом кастаньет. Он молил о любви и обещал любовь.

Один лишь мимолетный взгляд ее огромных глаз цвета здешнего моря, одна улыбка полных чувственных губ – и сердце Музыканта вспыхнуло фениксом. Вокруг нее одной закружился мир, для нее одной теперь звучали песни. И он уже не мог думать ни о чем другом.

Последний удар бубна – и девушка сошла со сцены. Восхищенные взгляды провожали ее тонкую фигурку. Потеряв чувство реальности, лишь в последний момент Музыкант вдруг понял, что Она идет к нему.





Сунув нос в кастрюлю, Сережка с наслаждением потянул ноздрями воздух и спросил у матери, разминавшей тесто:

- С чем пирожки, мам?

- С мясом, с картошкой, с яблоками.

- А скоро можно будет есть? – Сережка проверил, горячий ли чайник.

- А ты что, торопишься? – поинтересовалась мать. – И гостью даже чаем не угостишь?

- Угощу, конечно, - заверил Сережка, деловито выхватывая из миски еще не остывший пирожок и, обжигаясь, а потому перехватывая его то и дело пальцами, наконец, засунул в рот. С набитым ртом он продолжил: - И вообще, какая же она гостья? Вот возьму и женюсь на ней.

- Жених! – засмеялась мать. – Ну что ж, по крайней мере, есть надежда дождаться внуков.

Сережка задорно сморщил нос, чтобы еще больше позабавить мать, и вернулся к своему Одуванчику.

- Сейчас чай будем пить, - объявил он с порога комнаты.

- Но ведь сейчас лето, - напомнила Оля, улыбаясь.

У Сережки перехватило дыхание. Он понял, что сейчас не утерпит и поцелует ее.

- Ничего, - выдавил он хрипло. – Это не страшно.

- Почему ты так странно смотришь? – спросила Оля.

Не в силах больше сдерживаться, Сережка потянулся к ней – и она не отстранилась. А после, счастливые, оба засмеялись над своими обалдевшими от внезапного поцелуя физиономиями.

- Ну вот, теперь мы точно не расстанемся, - подытожил Сережка. - Они жили долго и счастливо и умерли в один день. Как ты на это смотришь?

- На что? – уточнила девушка.

- На то, что мы сейчас пойдем бродить по улицам и выступать перед публикой.

- В городе нет стогов сена и нельзя разводить костры.

- В городе есть все. А главное, там есть ты, Одуванчик, - Сережка нежно обнял девушку. – У нас еще столько стогов сена впереди, что ни одному цыгану не снилось!





Был праздник. И Город стал непривычно многолюден. Дома покрылись гирляндами цветов и флагов, все заборы и столбы стыдливо закутались в разноцветные ленты. Непривычно чистые дети бегали за привычно грязными свиньями. Под ногами путались бродячие собаки в надежде поживиться вкуснятинкой. Со всех концов площади доносились умопомрачительные запахи жареных сосисок, лепешек и пива. Торговцы звали людей взглянуть на лотки с товаром. Между горожанами важно прохаживалось несколько жандармов, следивших за порядком. А нарядный бургомистр с женой стоял на крыльце не менее нарядной ратуши в ожидании праздничной проповеди. Он первым по традиции должен был войти в церквушку и чинно сесть на передней скамеечке.

Посреди площади играл квартет лохматых и шустрых старичков всех размеров, весело притопывая в такт самим себе.

Музыкант медленно шел сквозь толпу. Улыбаясь, он наблюдал за кипевшей в Городе жизнью. Ради этого праздника он остался тут на непривычно долгий срок – три дня. Была, впрочем, еще одна причина.

Эта причина вдруг подбежала к молодому человеку, смеясь, схватила его за руку и потянула за собой:

- Пойдем! Пойдем быстрее! – и золотое монисто мелодично звенело в тон ее голосу.

Пробравшись за девушкой сквозь толпу зевак, Музыкант остановился. Его спутница уже договаривалась с оркестром старичков, а после, вернувшись к Музыканту, попросила:

- Сыграй для меня. А я спою, - и отошла в середину круга, специально освобожденного для нее.

С доброй улыбкой Музыкант взял свою гитару, побывавшую с ним во всех его странствиях. Перебрал медленно струны, проверяя звук, и заиграл. Он вспомнил сегодняшнюю ночь – страстную и нежную, волнующую, захватывающую: сладость поцелуев и мягкость губ, дарящих их, шелк кожи и аромат волос – и полилась чудесная мелодия, а очаровательный голос, который ночью шептал ему слова любви, запел в такт ей старинную грустную песню. Оркестр подыграл этому дуэту, а девушка танцевала, и страстные взгляды ее предназначались только одному человеку на этой площади – ее Музыканту.





Утро не торопилось, в отличие от Сережки, встретить новый день, обещающий столько счастливых перемен. И мама, разбудив его, с улыбкой подала ему лучшую рубашку и сказала:

- Будь счастлив, сынок.

- Буду, мам, - пообещал Сережка, одеваясь. – Обязательно.

И глядя на сына, его крепкое загорелое тело, задорно торчащие черные вихры и лукаво улыбающиеся огромные синие глаза – как он был похож сейчас на своего отца! – мать прошептала:

- Вот ты и вырос, Сережа.

Обернувшись на ее голос, Сережка подошел и обнял ее:

- Все будет хорошо, мам. Ты же знаешь.

- Да, - согласилась она. – Только не опаздывай. Девушки не любят ждать.

- Я еще раньше нее приду, - пообещал Сережка. – Вот увидишь!

А на улице все сияло и пело, будто чувствовало, что происходит в его душе. Никогда он не думал, что может быть настолько счастлив. Посмотрев на часы, Сережка убедился, что времени еще целый вагон: загс открывается только через полчаса. Значит, он успеет еще купить цветы.

Подбежав к продавцу, он придирчиво осмотрел каждый цветок, каждый стебелек и листик: букет для его Одуванчика должен быть безупречен. Выбрав пять самых красивых нежных белых роз, Сергей расплатился и помчался туда, где возле памятника известному писателю должна была ждать его самая красивая девушка на свете – его будущая жена.





Город, уставший от бурного дня, погружался в сумерки. Зажигались одно за другим окна. И дома, по-философски мрачными фасадами упирающиеся в улицу, ждали возвращения своих пьяных, но довольных хозяев.

Девушка медленно шла по площади. Скоро должен был прийти ее Музыкант – бургомистр долго уговаривал его сыграть для самых уважаемых граждан Города, и ему пришлось уступить, оставив ее на время одну. Лишь костер возле самого крыльца ратуши согревал ее пока, маня в свои ласковые объятия.

Послышались голоса. Два торговца рыбой, обнявшись и рассуждая о прелестях форели, провожали друг друга по домам. Но почему-то встревожено забилось сердце – и девушка, отняв руки от огня, выпрямилась. Перешептываясь и указывая на нее своими скрюченными грязными пальцами, торговцы подошли ближе, и один из них схватил вдруг девушку огромными волосатыми ручищами. А другой, не слушая криков, угроз и молений, прижался к ней спереди, пытаясь целовать и тиская ее упругую грудь. Оба смеялись, и тошнотворный запах прокисшего пива и протухшей рыбы заслонил собою радость жизни и мечту о любви. Сознание мутило – и не было уже ничего, лишь боль и желание тьмы. А тело не слушалось больше велений разума, а лишь чьих-то похотливых потных рук.

Пламя трещало возмущенно поленьями, а на булыжной мостовой лежало в луже печально поблескивая золотое монисто.




Сережка стоял возле памятника уже пять минут, ежесекундно сверяясь с часами.

- Парень, дай закурить, - попросил кто-то сзади.

Сергей обернулся и увидел детину лет двадцати, полногубого и веснушчатого.

- Извини, брат, не курю, - ответил он.

- Плохо, - разочарованно кивнул тот. – Ждешь кого-то?

- Да, невеста запаздывает, - улыбнулся Сережка. – Собрались заявления подавать.

- Поздравляю, - парень расплылся в улыбке. – Я тоже свою жду. Оба, значит, женихи?

- Выходит так, - согласился Сережка. – Что ж, тогда и я тебя поздравляю!

- Ты хват, - рассуждал его новый знакомец. – Цветы купить догадался. Ну да ничего, я своей тоже куплю. Слушай, давай потом посидим где-нибудь вчетвером, отметим событие?

- Я не против, - засмеялся счастливо Сергей. – Как тебя хотя бы зовут, брат?

- Николай, - представился парень, заливаясь довольным румянцем.

- Сергей, - Сережка подал ему ладонь для рукопожатия.

- Сергей! – донеслось до него откуда-то издалека.

- Твоя? – догадался Николай, глядя через Сережкино плечо.

- Моя, - кивнул тот и повернулся туда, откуда услышал голос.

Оля стояла на другой стороне улицы и махала ему рукой:

- Я сейчас!

Улыбающийся Сережка помахал ей букетом, торопя ее. Оля засмеялась, пряча лицо в ладонях, потом осторожно ступила на дорогу и быстро пошла в его сторону.

Что-то страшное, какое-то странное чувство заставило вдруг похолодеть Сережкино сердце и повернуть голову в сторону. Оля, заметив, как изменилось его лицо, посмотрела туда же.

Времени больше не было. Сережка слышал лишь скрип тормозов, глухой удар тела о капот машины и пронзительный крик, обрывающий душу. Он не помнил, как оказался рядом с Олей, упал на колени воле ее тела, распростертого на асфальте. Розы рассыпались рядом, но Сережке было не до этого. Его Одуванчик умирал у него на руках, и он ничего не мог сделать. Лишь вымученная улыбка с запекшейся кровью в уголке ее губ и пронзительный, но удивительно быстро угасающий блеск небесно-голубых глаз врезались в память. Слезы заслонили этот мир, отделив Сережкино горе от любопытства окружающих.





Холод мостовой вернул к жизни сознание. Мучительная слабость не давала девушке подняться. Медленно повернувшись на бок, она сделала последнее усилие – и села. Вокруг никого не было. Только игра Музыканта доносилась до ее слуха в тишине ночи.

Церковная колокольня возвышалась над площадью. Именно сейчас она предстала перед девушкой во всей своей строгости и неумолимости, роковая, грозная, неприступная. И встав на колени, девушка начала молиться, а статуи ангелов и святых смотрели на нее каменными лицами, не осуждая и не сочувствуя.

Она была одна. Пустота надвигалась на нее, лишая надежды и защиты. И вот, пронзив темноту сталью, короткий клинок появился в руке девушки. Устремив взгляд к небесам, она вонзила его в свое поруганное тело и рухнула на камни, где состоялся только что ее позор.

На пороге ратуши под смех и овации появился Музыкант. Он успел лишь заметить блеск металла и протяжный вздох, нарушивший молчание площади. Он услышал лишь крик и не узнал собственного голоса. Чужие люди окружили его. И ночь сочувственно укрыла его черной пеленой одиночества.





Чья-то рука легла на плечо Сергея. Он поднял голову и увидел Николая.

- Она умерла, - тихо сказал он, как бы извиняясь за случившееся. – Ты ей уже не поможешь.

- Она не может умереть! Она не могла так… - замотал головой Сережка, еще не выпуская тело Ольги.

Неизвестно откуда взявшиеся люди в белых халатах попытались отнять у него его добычу и уложить на носилки. Потребовалось немало усилий, чтобы оторвать Сергея от подруги. Николай, с трудом удерживая его, вырывающегося и хотевшего броситься к санитарам умолить не забирать от него его Одуванчика, сказал:

- Пойдем! Пойдем со мной!

Сережка брел, не разбирая дороги, ведомый своим новым знакомцем и его девушкой. Она что-то говорила тихо своему жениху, но это уже было не важно.

Каким-то странным образом он оказался вдруг в своей квартире, и бледная, ничего не понимавшая мать побежала за ним в его комнату.

Открыв окно, Сережка вдохнул ворвавшийся в комнату ветер, и оглянулся на мать полубезумными глазами:

- Мама, ее нет.

- Сережа, не делай этого, - она вцепилась в сына и зарыдала.

Он попытался мягко отстранить мать, затем уже настойчивее, но у него не получилось.

- Мама, как мне жить без нее?- спросил он тогда.

- Не знаю, мы придумаем что-нибудь. Но заклинаю тебя ее памятью, не делай этого! Не оставляй меня, - она говорила очень быстро, будто боялась, что не успеет убедить его, сказать все главное, что нужно его остановить. – Не делай этого, пожалуйста…

Сережке казалось, что он предает ее – своего Одуванчика, но и мать он предавал сейчас своим намерением.

- Прости, - он решительно захлопнул стеклянные створки. – Прости меня. Обещаю, я тебя не оставлю. Только сейчас, пожалуйста, дай мне побыть одному.

- Хорошо, сынок, хорошо, - мать немного успокоилась, но все еще с опаской вглядывалась в лицо сына.

- Иди, - попросил Сережка очень серьезно. И повторил снова: - Как мне жить без нее, мама?

Он не ждал ответа. Мать все равно не могла бы его дать. Ответа не могло быть. Разбитое сердце кровоточило, дошептывая последние утешения угасающей жизни.





В последний раз Музыкант обернулся на Город. Сюда он больше не вернется никогда, даже если ему придется еще тысячу раз пройти мимо. Он заплатил слишком дорого за здешнее гостеприимство. Этот Город уничтожил частичку счастья, которую сам же и подарил Музыканту. Он растоптал его мечту. Солнце в той прекрасной долине, где стоит этот Город, уже никогда не станет светлым и радостным. И этим серым унылым камням, перемежающимся солью вилл, уже никогда не научиться видеть мир иначе, чем до сих пор. Гитара никогда не сможет спеть ему те мелодии, которые поет душа ее хозяина.

Музыкант выпрямился. Он взглянул на дорогу, на далекие холмы и поля, расстилающиеся перед ним. Он звал его. Впереди еще было много Городов и песен. Это был его дом, его мир. Мир, где любовь победит смерть и воскреснет в новой, лучшей жизни.



Ульяновск

01.10.1996 -02.03.2000 гг.

Редактировала 02-03.08.2011 г.